После закрытия властями в 1927 году Ильинской церкви архиепископ Тверской Фаддей (Успенский) благословил общину перейти в Спасо-Преображенский собор в городе Торжке и назначил отца Александра настоятелем. Здесь он прослужил до закрытия собора в 1931 году, а затем был переведен в Николо-Пустынскую церковь. В 1932 году протоиерей Александр был награжден митрой. В марте 1937 года храм при активной поддержке властей был захвачен обновленцами и протоиерей Александр остался без места.

Повсюду разливалось пламя все более беспощадных гонений, это ясно видел и отец Александр, однако он ни на минуту не поколебался в своем решении продолжать служение Церкви. Будучи хорошо известен священноначалию, он был приглашен в марте 1937 года в Спасский храм в поселке Ивантеевке Пушкинского района Московской области (ныне Смоленский храм города Ивантеевки), где прослужил до дня своего ареста.

24 октября один из сотрудников администрации школы в Ивантеевке подал донос секретарю партийного комитета, который одновременно был и секретарем поселкового совета в Ивантеевке. Составитель доноса вызвал в школу диакона Александра Якиманского, дети которого учились в этой школе, и, поговорив с ним, составил следующее донесение: «Гражданин Александр Павлович Якиманский (диакон церкви в поселке Ивантеевка) передает следующее: священник церкви в поселке Ивантеевка Александр Андреевич Вершинский говорит проповеди по праздничным дням. Эти проповеди носят монархический характер. Он неоднократно был предупреждаем гражданином Якиманским и священником Успенским, чтобы не говорил проповеди, но Вершинский не обращает внимание на предупреждения и продолжает говорить проповеди.

"У нас возникает мысль – с какой целью он, Вершинский, сюда прибыл, когда он в городе Торжке был благочинным, пользовался авторитетом, имел двухэтажный собственный дом", – говорит Якиманский. Например, он говорил проповеди на Воздвижение

относительно Креста Господня, на Рождество Богородицы, где говорил о библейской истории царя Давида, царя Константина (Византийская империя). Перед Пасхой говорил проповедь о распятии Иисуса Христа, Который был распят властями. Устраивает торжества, которые раньше не устраивались в церкви, – например, на третий день Успения организовал вынос плащаницы и погребение Божией Матери и ход по церкви. Есть подозрение, думает диакон Якиманский, что священник Вершинский состоит в какой-то партии».

10 ноября диакон Александр был вызван на допрос в НКВД, где, отвечая на вопросы следователя, дал следующие показания: «Я знаю, что Вершинский пользуется большим авторитетом. Я предполагаю, что он завоевал себе авторитет среди женщин своими проповедями, которые он часто произносил в церкви; если говорить о его церковной службе, то служит он неважно. Поначалу, когда Вершинский только приехал в Ивантеевку, он в церкви говорил проповеди чисто религиозные. Впоследствии он стал в своих проповедях протаскивать монархические идеи, при этом восхвалял бывший царский род и отдельных царей. Во все бывшие религиозные праздники, имевшие свое значение в Церкви в дореволюционное время, Вершинский устраивает торжественное богослужение, и в некоторые такие праздники он говорит проповеди, в которые протаскивает свои монархические идеи; так, в частности, в один из праздников весной 1937 года восхвалял отдельных царей, как-то: царя Давида и других. Осенью 1937 года в своей проповеди говорил о царе Константине и его деятельности, при этом старался преподнести слушателям все в лучших красках. Весной 1937 года в одной из проповедей Вершинский, связывая свою проповедь с ожившей после зимы природой, говорил: "Природа расцвела... мы должны искать лучшей жизни, раньше жизнь была лучше"».

21 ноября 1937 года сотрудники НКВД арестовали протоиерея Александра, а через день – председателя церковного совета Павла Васильевича Кузовкова и члена церковного совета Николая Ивановича Копнинского. Все они были заключены в Таганскую тюрьму в Москве.

25 ноября диакон Александр Якиманский снова был вызван на допрос к следователю. Отвечая на вопросы, он показал: «Копнинского и Кузовкова я знаю с момента моего поступления на должность диакона в село Ивантеевку, то есть с 18 февраля 1937 года, а Вершинского знаю с марта 1937 года. До последнего времени мои с ними отношения были нормаль

они обострились на почве доходов. Связь Вершинского, Кузовкова и Копнинского была очень тесная и заключалась в том, что они, находясь во главе церковного совета, совместно решали все вопросы, касающиеся церкви, и вообще у них были личные, дружественные отношения. Я могу заявить, что Вершинский, Копнинский и Кузовков были настроены антисоветски. Вдохновителем антисоветских настроений и недовольств является Вершинский, и он фактически является вдохновителем этой группы. Вершинский в своих проповедях высказывал чисто монархические взгляды; так, например, на праздники Воздвижения и Рождество Богородицы он восхвалял древних царей Давида, Константина и других. В частных разговорах Вершинский говорил: "В настоящее время жизнь тяжела и жить невозможно, виновата в этом советская власть". Сидя за столом в присутствии посторонних, Вершинский, обращаясь к посторонним, говорил: "Празднования надо участить и сопровождать крестными ходами, этим мы больше привлечем на свою сторону верующих"».

Затем диакон дал показания против Павла Кузовкова и Николая Копнинского, закончив их следующим образом: «Собрания церковного совета собирались примерно два раза в месяц и в разных местах: то в церкви, то в квартире Кузовкова, то у других частных лиц. И поскольку уже много приведено фактов контрреволюционных разговоров и все эти разговоры связаны в той или иной степени с церковным советом, то, по моему мнению, собрания церковного совета являлись поводом для контрреволюционных разговоров и эти разговоры в очень скрытой форме передавались окружающему населению».

В тот же день был допрошен священник Смоленского храма в Ивантеевке Николай Михайлович Успенский, который показал: «Вершинский, Кузовков и Копнинский находились между собой в хороших взаимоотношениях, часто посещали квартиры друг друга и особенно часто собирались в доме Кузовкова, где систематически разделяли между собой контрреволюционные взгляды. Вершинский, Кузовков и Копнинский настроены явно враждебно к существующему в СССР строю. Руководителем и вдохновителем данной контрреволюционной группы, как в церковных делах, так и в контрреволюционных высказываниях, был Вершинский. В марте 1937 года Вершинский рассказывал о своей работе в Торжке и говорил, что он устраивал там крестный ход, который комсомольцы хотели сорвать, но он был хорошо знаком с членами партии и они заранее его информировали, что дало ему возможность предупредить верующих и

дать надлежащий отпор комсомольцам. В марте 1937 года после окончания службы в церкви Вершинский о применяемых к духовенству репрессиях говорил: "Духовенство за маленькие преступления, за слово сказанное страдает пятилетней ссылкой или еще чем-нибудь; вообще, преступления не соответствуют наказанию". После этого разговора он стал высказывать свои контрреволюционные взгляды по вопросу о выборах в Верховный Совет. После ареста Вершинского на другой день ко мне в дом пришел Кузовков и просил меня написать заявление во ВЦИК по вопросу о закрытии церкви. Я заявление писать отказался. После этого мы с Кузовковым пошли к Копнинскому, и Копнинский говорил, что на религию идет жестокое гонение со стороны правительства, а Кузовков сказал: "Конституция написана только для заграницы, а не для СССР"».

В тюрьме, отвечая на вопросы следователя, отец Александр сказал:

–В поселке Ивантеевка я находился в хороших взаимоотношениях с председателем церковного совета Павлом Васильевичем Кузовковым, у которого бывал в доме. Также знаком с Николаем Ивановичем Копнинским, который хотя и подал заявление о выходе из церковного совета, но все же церковный совет продолжал посещать. Других знакомых в Ивантеевке у меня нет. Сколько раз в мое отсутствие собирался церковный совет, я не знаю. Но я присутствовал на четырех совещаниях. На первом совещании под Пасху обсуждался вопрос об оплате певчим за пение на Пасху. На втором совещании, в конце мая, обсуждался вопрос о финансовом отчете. В третий раз, в июне, в здании церкви, обсуждали вопросы по ремонту церкви. И в четвертый раз, в церкви, обсуждали процесс самого ремонта, то есть говорили рабочим о ремонте, договариваясь о цене.

– Следствие располагает фактами, что в поселке Ивантеевка существовала контрреволюционная группа церковников, в которую входили Павел Васильевич Кузовков и Николай Иванович Копнинский, вдохновителем являлись вы. Следствие предлагает вам подробно рассказать, для какой цели вы проводили

контрреволюционную работу, и назвать других лиц, которые входили в вашу группу, – потребовал следователь.

– В поселке Ивантеевка среди церковников никакой контрреволюционной группы не было, из числа названных лиц никто контрреволюционной агитацией не занимался и своих недовольств советской властью не высказывал, – ответил священник.

– В июле вы в церкви среди верующих говорили, что советская власть душит священнослужителей и за каждое оплошное слово дает им по пять лет. Этим вы пытались у присутствующих верующих вызвать жалость к священникам и ненависть к советской власти. Тогда же и там же вы говорили, что у духовенства нет возможности участвовать в выборной кампании, так как их все равно выбросят из органов власти верхи, хотя они будут избраны низами. Этими разговорами вы пытались дезорганизовать выборную кампанию среди верующих. Расскажите следствию, для какой цели вы занимались контрреволюционными разговорами.

– Подобных разговоров по окончании службы в церкви я никогда не вел.

– Когда вы читали проповеди в церкви, вы в этих проповедях протаскивали контрреволюционные монархические идеи. В частности, в праздник Воздвижения восхваляли благочестие царей Константина, Давида и цариц, ставя своей целью дать понять верующим о существовавших благочестивых царях, хорошо относившихся к народу.

– Действительно, на праздник Воздвижения я говорил проповедь о значении этого праздника. В проповеди я говорил о царице Елене, так как она связана с праздником, но о царях Давиде и Константине с восхвалением их благочестия я не говорил.

– С какого времени и на какой основе у вас сложились контрреволюционные взгляды?

– У меня контрреволюционных взглядов не было.

– Следствие предъявляет вам следующий факт вашей контрреволюционной деятельности. Вы рассказывали, что для увеличения числа верующих пошли на обман органов власти и добились открытия в городе Торжке мощей княгини Иулиании. Тогда же и там же распространяли провокационные слухи с целью компрометации компартии, уверяя присутствующих, что якобы многие коммунисты были с вами в сделке и предупреждали вас о предстоящих демонстрациях комсомола против крестных ходов.

– Может быть, я и говорил о перенесении мощей из подвала в храм, и такое перенесение мощей с разрешения церковной и гражданской власти было. В отношении комсомольцев и коммунистов я ничего не говорил.

Следователь продолжал спрашивать, приводя все новые и новые «факты» о якобы контрреволюционной деятельности священника, но на все вопросы отец Александр отвечал:

– Нет, не признаю себя в этом виновным.

Николай Копнинский

Мученик Николай родился 20 ноября 1876 года в селе Ивантеевка Московской губернии в семье рабочего Ивана Копнинского. В 1888 году окончил сельскую школу и поступил на работу в контору к фабриканту Лыжину, где проработал до 1899 года, когда был призван в армию. В армии он прослужил четыре года, сначала рядовым, а затем писарем 13-го пехотного Белозерского полка, квартировавшего в Польском городе Ломжа. В 1903 году он вернулся на фабрику Лыжина и стал работать конторщиком, а затем с 1908 по 1914 год – конторщиком в Московской соединенной биржевой артели. В 1914 году Николай был призван в армию и прослужил до 1918 года в инженерном интендантстве в Москве; затем вернулся в Ивантеевку и занимался крестьянским хозяйством. С 1921 по 1930 год Николай Иванович работал конторщиком на разных фабриках в Ивантеевке. В 1930 году он попал в железнодорожную катастрофу и вследствие тяжелой травмы получил инвалидность.

С 1935 года он был секретарем ревизионной комиссии при церковном совете и за это в 1937 году был арестован.

– В каких взаимоотношениях вы находились с председателем церковного совета Кузовковым и попом Вершинским? – спросил следователь.

–Кузовкова я посещал, а также и он меня лишь потому, что он был председателем церковного совета, а я до 17 марта 1937 года – секретарем ревизионной комиссии при церковном совете. В отношении Вершинского, как он меня, так и я его никогда не посещал.

–В феврале 1937 года проходило собрание церковного совета; после окончания собрания вы среди присутствующих высказывали явно контрреволюционные взгляды против советской власти.

–Собрание церковного совета в феврале 1937 года было, но контрреволюционных взглядов я не высказывал и виновным себя в этом не признаю.

1 декабря 1937 года тройка НКВД приговорила протоиерея Александра Вершинского и председателя церковного совета Павла Кузовкова к расстрелу, а члена приходского совета Николая Копнинского – к восьми годам заключения в исправительно-трудовом лагере.

Протоиерей Александр Вершинский и мирянин Павел Кузовков были расстреляны 8 декабря 1937 года и погребены в безвестной общей могиле на полигоне Бутово под Москвой. Мирянин Николай Копнинский был заключен в Мариинские лагеря в Кемеровской области и здесь 15 марта 1938 года скончался.

Священномученик Алексий Дрозов, протодиакон

Священномученик Алексий родился 5 октября 1883 года в городе Буй Костромской губернии в семье секретаря городского управления Александра Николаевича Дроздова. Алексей окончил Галичское духовное училище и три курса Костромской духовной семинарии и поступил на должность учителя церковно-приходской школы в селе Судай Чухломского уезда. 22 октября 1904 года в Ипатьевском монастыре он был рукоположен во диакона к Никольской церкви села Никольское-Горицких Нерехтского уезда1; за литургией епископ Костромской Виссарион (Нечаев), рукополагавший его, сказал слово, проникнутое большой тревогой за победу в шедшей в то время войне и вообще за будущее России, обратив внимание слушателей на причины возможных бедствий. «В среде так называемых образованных людей, – сказал он, – господствует неверие, неуважение к Церкви, ее заповедям, священноначалию. Не только на словах, но и в печати безнаказанно допускается отрицание различия между добром и злом, грехом и негрехом. <...> Что, например, гнуснее плотских грехов, оскверняющих тело и душу? Но нашлись лжеучители, которые прославляют плотоугодие как святое дело и плоть, орудие плотских грехов, называют святой плотью, всячески унижают воздержание от распутства и глумятся над законным браком. Приходится слышать и читать, как дерзко осмеивается любовь к Отечеству, преданность правительству, уважение к судебным учреждениям, преподавание Закона Божия в училищах, подвергаются поруганию основы жизни церковной, семейной, общественной. Для проповедников всех подобных лжемудрований нет ничего священного. <...> Нельзя не признать виновным и то общество, среди которого терпимы эти учения, ибо чем объяснить успех и широкое распространение их в обществе? Ничем иным, как сочувствием к ним общества и отсутствием противодействия им или крайне слабым противодействием с его стороны. Милосердый Господь долго терпел это зло. К прискорбию, оно дошло до такой степени, что терпеть его долее оказалось невозможным. И вот Господь попускает на нас беды и напасти...»

9 ноября 1906 года диакон Алексий был переведен в Богоявленский храм села Красного Костромского уезда, 15 февраля 1910 года – в Троицкий храм завода Лысьва Пермской губернии, 12 июля 1914 года – в храм Рождества Пресвятой Богородицы в селе Четвертиновка Гайсинского уезда Подольской губернии, 8 октября 1916 года – в Михайловский собор в город Ольгополь, настоятелем которого был в то время священник Поликарп Гулевич (священномученик Порфирий (в миру Поликарп Васильевич Гулевич), епископ Симферопольский; память 19 ноября / 2 декабря).

С 1917 года диакон Алексий служил в храмах городов Рузы и Серпухова Московской губернии, а с 1922 года на родине – в городе Буй, в Костромской губернии.

С 1928 года отец Алексий стал служить в Спасском храме в селе Ивантеевка Московской губернии (ныне Смоленский храм города Ивантеевки), с 1930 года – в церкви Благовещения на Бережках в Москве, с 1933-го – в соборе Рождества Пресвятой Богородицы в городе Орехово-Зуеве Московской области, где настоятелем был протоиерей Василий Никольский (священномученик; память 14/27 ноября), арестованный в ноябре 1937 года, а вторым священником Николай Поспелов (священномученик; память 4/17 февраля.). За ревностное служение диакон Алексий в 1929 году был награжден двойным орарем, в 1930-м – возведен в сан протодиакона.

9 августа 1937 года благочинный после службы с отцом протодиакономнаписал ему благодарственное письмо. «Благоговейнейший отец протодиакон Алексей Александрович! – писал он. – Оканчивая свое служение в Вашем святом храме, полагаю своим приятным долгом выразить Вам искреннюю благодарность за Ваше прекрасное и благоговейное священнослужение, за усердное исполнение Вами всех своих обязанностей, за прекрасную служебную дисциплину, за доброе отношение к прочим членам причта и к моему недостоинству. Все это будет для меня самым отрадным воспоминанием.

Призывая на Вас благословение Божие и молитвенно желая Вам при помощи Господней еще много лет послужить Церкви Христовой, усерднеише прошу не оставить меня в Ваших святых молитвах».

В это время жизнь протодиакона распределялась между служением в храме и уходом за тяжко больными родными. Его супруга, Надежда Афанасьевна, была хронически больна пороком сердца, в 1932 году заболела ревматизмом старшая дочь Ангелина, которой исполнилось только девятнадцать лет, через три года слегла окончательно и всю последующую жизнь уже не вставала с постели. В 1936 году заболела эпилепсией младшая дочь Надежда. И пришлось протодиакону Алексию быть для всей семьи и отцом, и нянькой.

В конце лета 1937 года на Русскую Православную Церковь обрушились беспощадные гонения. 17 ноября протодиакон был арестован и заключен в Таганскую тюрьму в Москве. В качестве свидетелей следователь допросил двух прихожанок собора. Они показали, что знали протодиакона только по служению в храме, но дома у него не бывали; поскольку он вел замкнутый образ жизни, то, естественно, антисоветских проповедей они от него не слышали. Следователь, однако, записал их показания совершенно иначе: будто протодиакон Алексий вел контрреволюционную деятельность и антисоветскую агитацию, и дал подписать протоколы допроса свидетельницам; те по малодушию подписались под лжесвидетельствами и, таким образом, оговорили протодиакона.

–Следствие располагает данными о том, – заявил ему после этого следователь, – что вы, будучи враждебно настроенным по отношению к советской власти, среди жителей проводили активную агитацию. Вы это признаете?

– Антисоветской агитации я никогда не проводил, – ответил протодиакон.

– Следствию известно, что вы высказывали террористические взгляды по отношению к руководителям советской власти. Вы это признаете?

– Нет, не признаю.

–Следствию известно, что вы высказывали пораженческие взгляды, провоцируя слухи о войне. Вы это признаете?

– Этого я также не признаю. Я никогда антисоветской агитации не проводил.

– Признаете вы себя виновным в предъявленных вам фактах антисоветской контрреволюционной террористической агитации или нет?

– Виновным себя в антисоветской агитации я не признаю.

Через три дня после ареста, 21 ноября 1937 года, тройка НКВД приговорила протодиакона Алексия к десяти годам заключения в исправительно-трудовом лагере, и он был отправлен в 1-й лагпункт Сусловского отделения Сиблага в Кемеровской области, куда он прибыл 18 декабря.

После того как до заключенных дошло известие о расстреле главы НКВД Ежова, многие, надеясь на торжество справедливости, стали писать прошения о пересмотре дел. 14 апреля 1939 года отправил такое прошение в НКВД и протодиакон Алексий; в нем он писал, что при единственном допросе следователь заявил, что будто бы имеются материалы, обличающие протодиакона в антисоветской агитации. Когда он попросил назвать имена людей, оклеветавших его, а также устроить с ними очные ставки, следователь ему в этом отказал. «Имея на своем иждивении больную семью, – писал протодиакон, – жену с пороком сердца, дочь без движения рук и ног, вторую дочь, страдающую припадками эпилепсии, семью, которая не способна не только работать, но и обиходить себя, я не имел времени [общаться] с людьми и вести с ними какие-либо разговоры, так как все свободное от службы время проводил в своей семье, исполняя обязанности прислуги и няньки <...>. Считая обвинение против меня ложным, с одной стороны, и, с другой стороны, считая, что суд надо мной без свидетелей и выслушивания моих оправданий, а также без следствия не есть суд правый и справедливый, прошу Комиссариат Внутренних Дел дать распоряжение о пересмотре моего дела...»

10 марта 1940 года супруга протодиакона, Надежда Афанасьевна, также направила в НКВД прошение об освобождении мужа. Сотрудники НКВД выяснили, что следователь, ведший дело протодиакона Алексия, арестован за фальсификацию нескольких дел, одна из проходивших по делу свидетельниц впоследствии была арестована по обвинению в антисоветской агитации, а другая отрицает все написанное в протоколе допроса. Вызванные следователями дополнительные свидетели показали, что протодиакон Алексий, служа в соборе, антисоветской агитации не вел, а дома они у него не бывали и ни от кого не слышали, чтобы он был антисоветски настроен, – при свалившихся на него бедах это было бы роскошью.

Оказавшись в затруднительном положении, следователь стал вызывать осведомителей из духовенства, чтобы получить дополнительные сведения об отце Алексии. 3 марта 1940 года на протодиакона было заведено дополнительное, литерное, дело, куда стали складываться полученные от осведомителей характеристики.

Исходя уже из них, 10 апреля 1940 года было принято новое постановление по делу протодиакона: «Принимая во внимание показания не передопрошенной свидетельницы <...>, а также справки, выданные Московским Патриархатом, в которых Дроздов характеризуется как активный церковник, и что мера наказания, вынесенная в отношении Дроздова, не соответствует тяжести содеянного им преступления, <...> руководствуясь приказом НКВД <...> от 11/Х11-1939 года <...>, избранную ему меру наказания <...> снизить до 5 лет ИТЛ».

Лагерная администрация дала отрицательную характеристику на протодиакона: «Работает на общих работах. Отношение к работе плохое, злостный отказчик, поведение в быту плохое, в культмассовой работе не участвует, настроение враждебное. Учитывая плохое отношение к труду, как отказчик, как проявивший себя с плохой стороны за время пребывания в лагере – условно-досрочного освобождения не заслуживает».

15 июня 1940 года дело было рассмотрено заново, и решение о снижении срока заключения было отменено. «Принимая во внимание <...>, – гласило новое постановление, – характеристики, в которых Дроздов характеризуется как активный церковник <... > и злостный отказчик от работы и враждебно настроенный элемент <...>, руководствуясь приказом НКВД от 23/1У-1940 года, решение тройки <...> оставить в силе».

Протодиакон Алексий Дроздов скончался в Сусловском отделении Сиблага 14 июля 1942 года и был погребен в безвестной могиле.